Переводы текстов English Михеева 11 класс Unit 1 16
Пение "комической" песенки
(по мотивам Джерома К.Джерома) Говоря о комических песнях и партиях, я вспоминаю о довольно любопытном инциденте, в котором я когда-то принял участие. У нас была модная и очень культурной вечеринка. Мы были в нашей лучшей одежде, мы приятно общались, и были очень счастливы — все кроме двух молодых товарищей, студентов, которые только что вернулись из Германии. Правда, мы были слишком умны для них. Наша восхитительная, но слишком уж совершенная беседа и наши первоклассные вкусы, были далеки от них. Они были неуместны здесь, среди нас. Они вообще никогда не должны были там появляться. Позже все согласились с этим.
Мы обсуждали философию и этику. Мы флиртовали с изящным достоинством. Кто-то рассказывал французское стихотворение после ужина, и мы говорили, что это красиво; а затем леди спела сентиментальную балладу на испанском языке, и этим заставила одного или двоих из нас заплакать — она была такой жалобной.
И затем те два молодых человека поднялись и спросили нас, слышали ли мы когда-либо, как господин Слоссенн Бошен (который только что приехал и находился в тот момент в комнате для ужина)поет свою длинную немецкую Комическую песню. Ни один из нас не слышал его, насколько мы могли помнить.
Молодые люди сказали, что это была самая забавная песня, которую когда-либо писали, и что, если бы нам понравится, они приведут господина Слоссенна Бошена, которого они знали очень хорошо, чтобы он спел песню. Они сказали, что никто не мог петь ее так, как господин Слоссенн Бошен; он был так серьезен на протяжении всей песни, что Вам могло показаться, будто он рассказывает трагедию, и это, конечно, делало ее еще более забавной. Именно его серьезность делала ее такой невозможно забавной.
Мы сказали, что очень хотели услышать его, что мы хотели хорошенько посмеяться; и они спустились вниз и привели господина Слоссенна Бошена.
Он, казалось, был вполне рад спеть песню, поскольку он сразу подошел и сел к фортепьяно без единого слова.
Господин Слоссенн Бошен сам аккомпанировал себе. Прелюдия совсем не была похожа на комическую песню. Из-за нее мурашки начинали бегать по коже, но мы шептали друг другу, что это немецкий метод и приготовились получить удовольствие.
Я сам не понимаю немецкий язык. Я учил его в школе, но забыл все слова из него спустя два года после того, как выпустился, и чувствовал себя гораздо лучше с тех пор. Тем не менее я не хотел, чтобы люди догадались о моем невежестве; таким образом, мне в голову пришло то, что я посчитал хорошей идеей. Я бдительно следил за двумя молодыми студентами, которые заняли место за спиной профессора. Когда они хихикали, я хихикал; когда они ревели, я ревел; и я также немного хихикал время от времени, как будто я понимал немного юмора, который не могли понять другие.
Я заметил, когда песня набирала обороты, что очень много других людей, казалось, смотрели пристально и на двух молодых людей, и на меня.
И все же тот немецкий профессор не казался веселым. Сначала, когда мы начали смеяться, выражение его лица было очень удивленным, как будто смех был самой последней вещью, которую он ожидал услышать при приветствии. Мы думали, что это очень забавно: мы говорили, что его серьезное поведение составляет половину юмора. Малейший намек о том, что он мог знать, насколько забавен он был, полностью разрушил бы все это. В то время как мы продолжали смеяться, его удивление перешло в раздражение и негодование, и он злобно хмурился, глядя на нас всех (кроме двух молодых людей, которых он не видел, так как они стояли позади него). Это заставляло нас буквально биться в конвульсиях от смеха. Мы говорили друг другу, что эта все это доведет нас до смерти. Одних только слов, как мы говорили, было достаточно, чтобы "добить" нас, но вместе с его ложной серьезностью — о, это было слишком! Он закончил на фоне сильнейшего гогота. Мы сказали, что это была самая забавная вещь, которую мы когда-либо слышали в жизни. И мы спросили профессора, почему он не перевел песню на английский язык, так, чтобы простые люди могли ее понять и услышать то, что на самом деле представляет собой комическая песня.
Тогда господин Слоссенн Бошен поднялся и начал ужасно браниться. Он проклинал нас на немецком языке, и грозил кулаком и назвал нас
Оказалось, что песня вовсе не была комической . В ней говорилось о молодой девушке, которая жила в горах, и которая отдала свою жизнь, чтобы спасти душу возлюбленного — я не совсем уверен в деталях, но это было что-то очень печальное.
Эта ситуация была тяжелой для нас всех — очень тяжелой. Мы навели справки о двух молодых людях, которые натворили все это, но они незаметно покинули дом сразу после конца песни.
Английская версия текстов, переведенных выше:
Singing a "Comic" Song
(after Jerome K.Jerome) Speaking of comic songs and parties, reminds me of a rather curious incident at which I once assisted. We were a fashion¬able and highly cultured party. We had on our best clothes, and we talked pretty, and were very happy — all except two young fellows, students, just returned from Germany. The truth was, we were too clever for them. Our brilliant but polished conversation, and our high-class tastes, were beyond them. They were out of place, among us. They never ought to have been there at all. Everybody agreed upon that, later on.
We discussed philosophy and ethics. We flirted with graceful dignity. Somebody recited a French poem after supper, and we said it was beautiful; and then a lady sang a sentimental ballad in Spanish, and it made one or two of us weep — it was so pathetic.
And then those two young men got up, and asked us if we had ever heard Herr Slossenn Boschen (who had just arrived, and was then down in the supper-room) sing his great German Comic song. None of us had heard it, that we could remember.
The young men said it was the funniest song that had ever been written, and that, if we liked, they would get Herr Slossenn Boschen, whom they knew very well, to sing it. They said nobody could sing it like Herr Slossenn Boschen; he was so intensely seri¬ous all through it that you might fancy he was reciting a tragedy, and that, of course, made it all the funnier. It was his air of seri-ousness that made it so irresistibly amusing.
We said we yearned to hear it, that we wanted a good laugh; and they went downstairs, and fetched Herr Slossenn Boschen.
He appeared to be quite pleased to sing it, for he came up at once, and sat down to the piano without another word.
Herr Slossenn Boschen accompanied himself. The prelude did not suggest a comic song exactly. It quite_made one's flesh creep, but we murmured to one another that it was the German method and prepared to enjoy it.
I don't understand German myself. I learned it at school, but forgot every word of it two years after I had left, and have felt so much better ever since. Still I did not want the people there to guess my ignorance; so I hit upon what I thought to be rather a good idea. I kept my eye on the two young students who had taken a position behind the Professor's back. When they tittered, I tittered; when they roared, I roared; and I also threw in a little snigger all by myself now and then, as if I had seen a bit of humour that had escaped the others.
I noticed, as the song progressed, that a good many other people seemed to have their eyes fixed on the two young men, as well as myself.
And yet that German Professor did not seem happy. At first, when we began to laugh the expression of his face was one of intense surprise, as if laughter were the very last thing he had expected to be greeted with. We thought this very funny: we said his earnest manner was half the humour. The slightest hint on his part that he knew how funny he was would have completely ruined it all. As we continued to laugh, his surprise gave way to an air of annoyance and indignation, and he scowled fiercely round upon us all (except upon the two young men who, being behind him, he could not see). That sent us into con¬vulsions. We told each other that it would be the death of us, this thing. The words alone, we said, were enough to send us into fits, but added to his mock seriousness — oh, it was too much! He finished amid a perfect shriek of laughter. We said it was the funniest thing we had ever heard in all our lives. And we asked the Professor why he didn't translate the song into English, so that the common people could understand it, and hear what a real comic song was like.
Then Herr Slossenn Boschen got up, and went on awful. He swore at us in German, and shook his fists, and called us all the English he knew. He said he had never been so insulted in all his life.
It appeared that the song was not a comic song at all. It was about a young girl who lived in the mountains, and who had given up her life to save her lover's soul — I'm not quite sure of the details, but it was something very sad.
It was a trying situation for us — very trying. We looked around for the two young men who had done this thing, but they had left the house in an unostentatious manner immediately after the end of the song.